Меня давно тянет написать про Пеку. Не знаю, почему.
Пека был жителем одного захолустного поселения в трех часах езды от Абакана. Я не помню, как называлась эта деревенька. Примечательным в ней было то, что население ее делилось строго на две половины: 50% были алкаголики, 50% были наркоманы. Все бы хорошо, но в часе ходьбы от этого содома находился летний пионерлагерь, куда ежегодно вывозили сибирских детей. Вожатский состав набирался из педучилищ, поэтому связи с деревенькой налаживались быстро: гормональная тоска наливающихся кровью с молоком половозрелых вожатых искала понимания среди косящих от армии и не успевших еще окончательно сторчаться деревенских парубков. Мятежные сердца быстро протаптывали друг к другу дорожки, и после отбоя за оградой лагеря были слышны звуки приближающихся мотоциклов и шелест крадущихся из лагеря ног.
читать дальшеЯ приехала в качестве преподавателя эстрадных танцев. Мне было 16 - возраст, когда можно босиком ходить по раскаленным углям, битому стеклу и лезвиям бритв безо всякого ущерба. Исключительно из-за безбашенности и непонимания законов жизни. Правда, ни о каких сердечных приключениях я не думала, я жаждала духовной пищи посредством несения в массы высокого искусства.
В первую неделю я познакомилась с барышней, у которой интересы были прямо противоположными. Она училась в торговом училище, известном у нас в городе под кодовым названием ЦПХ/ЦПП (Центральное **здохранилище/Центральный **здопрокат). Пока я набирала себе группы танца, она сканировала окружающий мир в поисках мужчины своей мечты. И нашла довольно быстро, некоего Колю, мужика лет 30, который работал водителем в лагере, а сам жил в деревне. В ближайший же вечерок подруга позвала меня с собой сходить к нему в гости. Щас-то я понимаю, что звали меня в качестве закуски колиному приятелю, но тогда в голове ничего такого не промелькнуло.
И вот сидим мы в основательной такой избе. Громко хрипит магнитофон. На дворе ночь, над двором бескрайнее звездное небо, на столе бутылка водки и Беломор. Юля (подруга) и Коля смотрят друг на друга влюбленными глазами, я чувствую себя не у дел и вяло пытаюсь поддерживать разговорчик. Внезапно дверь распахивается, и в плохо освещенную, прокуренную комнату медленно вваливается нечто метра два с лишним роста, одетое в камуфляжные штаны и матроску. Венчает это все голова с длинными вьющимися светлыми волосами, перехваченными ленточкой, как у хипаря. Усы и борода. Лицо похоже на Христа, каким бы его нарисовал наш любимый псих Куплин - где-то уже в десятом измерении после прохождения сотни преломлений через все возможные сумасшествия.
- О! - обрадовался Коля. - Девчонки, познакомьтесь, это Пека!
Пека на нас никак не прореагировал. Он минуты две неподвижно простоял в дверном проеме, потом очень медленно подошел к столу и неспеша сел на табуретку. Пека относился к той части населения деревни, которая спиртное презирала, а высшие миры постигало посредством травы во всех ее возможных инстанциях. На момент прибытия в избу Пека был обкурен в дупель. Как я поняла позже, это было его обычное состояние.
Пека, по прежнему двигаясь плавно и медленно, как водолаз на дне океана, вытянул из пачки беломорину, закурил и, наконец, произнес свои первые слова. Взяв свою матроску двумя пальцами за грудки, он несильно ее подергал и изрек:
- Я тут рубашечку себе постирал.
Мы с интересом уставились на матроску, пытаясь определить, какой она была до стирки. В этот момент беломорина выпала из пекиных длинных пальцев, он медленно-медленно за ней наклонился, и нашему взору открылась та сторона матроски, которая была на спине. На спине матроска представляла собой жалкие клочья, словно стирали ее дикие медведи ударами об дерево. Я хрюкнула от смеха.
Подняв беломорину, Пека вдруг нахмурился. Он уловил нечто беспокоящее в окружающей среде. Минуты через полторы он, наконец, определил его источник - магнитофон. Тяжело поднявшись, Пека поплыл в его сторону. Магнитофон стоял на комоде. Поровнявшись с магнитофоном, Пека поднял руку с вытянутым вперед указательным пальцем и начал целиться в кнопку Выкл. Он надолго задумался, жуя беломорину, потом вздохнул, опустил палец и потек обратно к столу. Осев обратно на табуретку, Пека полез в свой вещмешок, медленно и долго загребал там руками, пока не извлек на свет фотоаппарат.
Мы с Юлькой сели поближе друг к другу, обнялись и расплылысь в улыбках, ожидая птички. Приложив фотоаппарат к глазу, Пека навел его на нас, положил палец на кнопку и застыл. Прошло 15 секунд, 20, полминуты. У меня начало сводить щеки.
- Ко-ля... стукни его, чтобы он нажал кнопк-ку! - процедила я сквозь зубы, продолжая улыбаться, чтобы не пропустить важный момент.
Пека продолжал пребывать в долгом зависе. Наконец, Коля подошел сам и нажал эту злосчастную кнопку.
Далее, не в силах уже сдерживаться, Коля и Юля обнялись и ушли в спальню. В комнате остались я и Пека. Пека медленно повернулся ко мне. "Ой!" - неожиданно дошло до меня, и я вжалась в табуретку. Как-то вот да, до сего момента я почему-то и не думала, что что-то там... А тут вот...
Пека нахмурился, с явным неодобрением покосился в сторону спальни, откуда доносились уже всякие интересные звуки, встал, вытащил из-за печки длинную лохматую шубу и сказал:
- Пойдем отсюда.
Мы вышли во двор. На лужайке возле дома Пека разложил шубу, сел на нее по-турецки и размытым жестом пригласил меня присоединиться. Я с опаской села на краешек, подальше от него. Пека снова полез в свой необъятный вещмешок, какое-то время сосредоточенно в нем копал, наконец вытащил довольно толстую и сильно потрепанную книгу. Уголки обложки почти совсем стерлись, а поверхность износилась до такой степени, что названия прочитать было невозможно. Затем вытащил из штанов маленький карманный фонарик, открыл книгу, направил свет фонарика на страницы. И начал читать вслух, тщательно и бережно произнося каждое слово:
- В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог.
Часа через полтора из избы выкатились Юлька с Колей, Коля покидал нас на мотоцикл и отвез обратно в лагерь. На вопрос Юльки, чем я с Пекой занималась, я ей честно ответила:
- Читали Библию под луной.
Она мне не поверила, так как "чтением Библии под луной" я всегда назвала то самое, чем она занималась с Колей.
Спасибо
спасибо!
А у нас в Бобруйске ЦПХ называлось училище швейников. Т.е. швейниц:-)
словно стирали ее дикие медведи ударами об дерево - в этом месте я упала:-))
Когда я впервые услышала эту аббревиатуру, ЦПХ, я решила, что человек ошибся и имел в виду ЦПШ (церковно-приходскую школу:-)) Было очень весело, когда я переспросила:-)