Твоя межгалактическая чюма ☆彡
Женщины считаются красивыми, если у них большие, широко раскрытые глаза. Они выглядят изумленными и безвредными. И кажется, что этот “взгляд Бемби” во время пубертата девочки усердно тренируют. Они созерцают мир коровьими глазами с приоткрытым ртом и не замечают, что выглядят не только безвредными, но и глупыми. Покорить или прогнать кого<то таким взглядом невозможно. Но им и не нужно покорять кого-то или, наоборот, прогонять, им хочется казаться наивными и доверчивыми.
Уте Эрхардт, Хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие — куда захотят, Или почему послушание не приносит счастья
Почему у Николаса Кейджа пожизни раззявленное хлебало?
Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать — лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой — оказалась велика, череп треснул… Связал веревочкой — смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царствие ему небесное.
***
Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему не- бесное: «Правда, Пушкин — плохой поэт?» «Неправда», — хотел от- ветить Достоевский, но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. «Молчание — знак согласия», — сказал Лев Толстой и ушел. Тут Федор Михайлович, царствие ему небесное, вспомнил, что все это ему снилось во сне, но было уже поздно.
Даниил Хармс, Литературные анекдоты
Уте Эрхардт, Хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие — куда захотят, Или почему послушание не приносит счастья
Почему у Николаса Кейджа пожизни раззявленное хлебало?
Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать — лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой — оказалась велика, череп треснул… Связал веревочкой — смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царствие ему небесное.
***
Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему не- бесное: «Правда, Пушкин — плохой поэт?» «Неправда», — хотел от- ветить Достоевский, но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. «Молчание — знак согласия», — сказал Лев Толстой и ушел. Тут Федор Михайлович, царствие ему небесное, вспомнил, что все это ему снилось во сне, но было уже поздно.
Даниил Хармс, Литературные анекдоты