Твоя межгалактическая чюма ☆彡
Моя любимая защита — рационализация — начинает мне надоедать. Какая же это защита, если это самоуничтожение?
Путем рационализации все можно разложить по полочкам, завернуть в папиросную бумагу и приклеить подробную бирочку с описанием. И когда все разложено, то выясняется, что нет никакого разумного, обьективного, логичного повода для переживаний. А переживать можно только по строгому рецепту, выписанному разумом. Вот тут переживать можно, а тут нельзя.
Ты стоишь перед полочками, а внутри тебя сердце разрывается, потому что ты чувствуешь себя невидимой, несуществующей и не имеющей право. Тебе орать хочется благим матом и звать на помощь, потому что, как в детских снах, вон оно, чудовище, смотрит на тебя из-за угла, ухмыляясь и подбирается поближе. Ты дергаешь всех вокруг, ты кричишь родителям: вот оно! оно в двух шагах! оно сейчас схватит меня! А они тебя не слышат или отмахиваются. Они его не видят и не верят тебе.
А чудовище тебе подмигивает: ну что, попала? никто тебя не спасет, потому что кроме нас с тобой никто не знает, что на самом деле происходит. И ты ни-че-го не можешь с этим поделать. Абсолютно.
Ты все-таки хочешь жить. Тогда ты вынимаешь свое сердце, втыкаешь в него сервировочный нож, кладешь его на поднос и с почтительным поклоном отдаешь его: берите, я согласна остаться тенью, привидением, никогда не родиться по-настоящему. Потому что или это, или — ничего вообще, полная вечная бепросветная пустота, когда действительно ни-че-го.
Путем рационализации все можно разложить по полочкам, завернуть в папиросную бумагу и приклеить подробную бирочку с описанием. И когда все разложено, то выясняется, что нет никакого разумного, обьективного, логичного повода для переживаний. А переживать можно только по строгому рецепту, выписанному разумом. Вот тут переживать можно, а тут нельзя.
Ты стоишь перед полочками, а внутри тебя сердце разрывается, потому что ты чувствуешь себя невидимой, несуществующей и не имеющей право. Тебе орать хочется благим матом и звать на помощь, потому что, как в детских снах, вон оно, чудовище, смотрит на тебя из-за угла, ухмыляясь и подбирается поближе. Ты дергаешь всех вокруг, ты кричишь родителям: вот оно! оно в двух шагах! оно сейчас схватит меня! А они тебя не слышат или отмахиваются. Они его не видят и не верят тебе.
А чудовище тебе подмигивает: ну что, попала? никто тебя не спасет, потому что кроме нас с тобой никто не знает, что на самом деле происходит. И ты ни-че-го не можешь с этим поделать. Абсолютно.
Ты все-таки хочешь жить. Тогда ты вынимаешь свое сердце, втыкаешь в него сервировочный нож, кладешь его на поднос и с почтительным поклоном отдаешь его: берите, я согласна остаться тенью, привидением, никогда не родиться по-настоящему. Потому что или это, или — ничего вообще, полная вечная бепросветная пустота, когда действительно ни-че-го.